Неточные совпадения
Раз приезжает сам старый князь
звать нас
на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» —
отвечал я, усмехаясь. У меня было свое
на уме.
Уж рассветало. Я летел по улице, как услышал, что
зовут меня. Я остановился. «Куда вы? — сказал Иван Игнатьич, догоняя меня. — Иван Кузмич
на валу и послал меня за вами. Пугач пришел». — «Уехала ли Марья Ивановна?» — спросил я с сердечным трепетом. «Не успела, —
отвечал Иван Игнатьич, — дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена. Плохо, Петр Андреич!»
— Не дам! — холодно
отвечал Захар. — Пусть прежде они принесут назад жилет да нашу рубашку: пятый месяц гостит там. Взяли вот этак же
на именины, да и поминай как
звали; жилет-то бархатный, а рубашка тонкая, голландская: двадцать пять рублев стоит. Не дам фрака!
«Постараемся не видаться больше» — это были его последние слова. «Нельзя ли нам согласиться?» —
отвечала она — и он не обернулся
на эту надежду,
на этот
зов сердца.
Скажи мне сам прямо, я
зову тебя —
отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и
на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором
на этих условиях, скажи и не лги!
— Не знаю, —
отвечал Бурмин, — не знаю, как
зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся
на другой день поутру,
на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
Вот при Павле Петровиче такой казус был: встретился государю кто-то из самых простых и
на вопрос: «Как вас
зовут?» —
отвечал: «Евграф такой-то!» А государь недослышал и переспросил: «Граф такой-то?» — «Евграф такой-то», — повторил спрашиваемый.
— Ну, тогда и
звал, — невозмутимо
отвечал Шахма. — Сама говорил: девка буду пропивать, приезжай, Шахма. Вот я и гулял
на твой свадьба.
Случается, что православный русский мужичок
на вопрос, как его
зовут,
отвечает не шутя: «Карл».
Я
отвечал на их поклоны множеством поклонов, хотя карета тронулась уже с места, и, высунувшись из окна, кричал: «Прощайте, прощайте!» Отец и мать улыбались, глядя
на меня, а я, весь в движении и волнении, принялся расспрашивать: отчего эти люди знают, как нас
зовут?
— А это то, что тогда у нас только и было в уме, что наставления для обучения стрельбе. Солдат один
отвечал «Верую»
на смотру, так он так и сказал, вместо «при Понтийстем Пилате» — «примостився стреляти». До того голо-вы всем забили! Указательный палец
звали не указательным, а спусковым, а вместо правого глаза — был прицельный глаз.
Что я вам приказываю — вы то сейчас исполнять должны!» А они
отвечают: «Что ты, Иван Северьяныч (меня в миру Иван Северьяныч, господин Флягин,
звали): как, говорят, это можно, что ты велишь узду снять?» Я
на них сердиться начал, потому что наблюдаю и чувствую в ногах, как конь от ярости бесится, и его хорошенько подавил в коленях, а им кричу: «Снимай!» Они было еще слово; но тут уже и я совсем рассвирепел да как заскриплю зубами — они сейчас в одно мгновение узду сдернули, да сами, кто куда видит, бросились бежать, а я ему в ту же минуту сейчас первое, чего он не ожидал, трах горшок об лоб: горшок разбил, а тесто ему и потекло и в глаза и в ноздри.
— Что же это значит? как это назвать: сколько раз я писала к вам,
звала к себе, вы не шли, наконец перестали
отвечать на записки.
Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала
на них поочередно пальцем); что дочь
зовут Джеммой, а сына — Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети — особенно Эмилио… («Я не послушна?» — ввернула тут дочь; «Ох, ты тоже республиканка!» —
ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер…
Он меня не принял. Он заперся и писал.
На мой повторительный стук и
зов отвечал сквозь двери...
Поп позвал меня к себе, и она тоже пошла с Любой, сидели там, пили чай, а дядя Марк доказывал, что хорошо бы в городе театр завести. Потом попадья прекрасно играла
на фисгармонии, а Люба вдруг заплакала, и все они ушли в другую комнату. Горюшина с попадьёй
на ты, а поп
зовёт её Дуня, должно быть, родственница она им. Поп, оставшись с дядей, сейчас же начал говорить о боге; нахмурился, вытянулся, руку поднял вверх и, стоя середи комнаты, трясёт пышными волосами. Дядя
отвечал ему кратко и нелюбезно.
На базаре живую русалку показывали, поймана в реке Тигре, сверху женщина, а хвост — рыбий, сидит в ящике с водой, вроде корыта, и когда хозяин спрашивает, как её
звать и откуда она родом, она
отвечает скучно...
— Это — история, которая вас удивит, —
ответил я после того, как выразил свою благодарность, крепко пожав его руку. — Меня
зовут Гарвей. Я плыл туда же, куда вы плывете теперь, в Гель-Гью,
на судне «Бегущая по волнам» под командой капитана Геза и был ссажен им вчера вечером
на шлюпку после крупной ссоры.
(Рюмин идет
на зов. Навстречу ему Калерия и Шалимов. Влас, не
отвечая Ольге Алексеевне, встает со ступеньки и идет к соснам.)
Хворый Журавский, с своими длинными золотушными волосами и перевязанным черною косынкою ухом, явился к княгине по ее
зову и
на ее вопрос о Червеве
отвечал...
То она сидела спустя голову, молчала и, как глухонемая, не
отвечала ни
на один вопрос, то вдруг пропадала, бегала в одной рубашке по полям,
звала Степана и принимала за него первого встречного мужчину.
На первую мужики
отвечали, что это делается по простоте, что все у нас друг друга
зовут полуименами: Данилка дядя, тетка Аришка и т. п.
Василий молчал. И когда начало уже казаться, что он и совсем ничего не скажет, пришел глухой, запоздалый, страшно далекий ответ: так
на многие
зовы могла бы
ответить могила...
— Ничего, паралич, —
отвечал мрачно и лаконически доктор и потом, севши
на дрожки, проговорил сам с собою: — Скоты этакие,
зовут и не платят.
На вопрос: как его
зовут, какой он веры и прочее, он
ответил сейчас же; но далее его спрашивали: действительно ли Анна Павловна бежала к нему от мужа, живет у него около года и находится с ним в любовном отношении?
— Сейчас, сейчас, —
ответила она
на зов зятя и, поправив
на голове косичку, вышла из комнаты.
— Нельзя, — равнодушно
ответила хозяйка. — Елку будем
на Новый год разбирать. И ты уже не маленький и можешь
звать меня по имени, Марьей Дмитриевной.
Я только всем вам помешаю…»
Зовете его
на вечер, где будут читать стихи, играть
на фортепиано или петь, — он
отвечает: «Благодарю вас; — но зачем же? к чему? что я буду там делать?… я слишком незаметный человек, чтобы принимать участие в таком блистательном собрании… там все большею частию умные, известные люди… но что же я такое?… нет, я буду лишним!..»
— Не твое дело, как, —
ответила Фленушка. — Слушай!.. Будет мать Августа в Шáрпан
звать на Казанскую, не езди… Обещайся, а после хворым прикинься… Матушка Манефа в Шáрпан поедет, и только она со двора, мы тебя в церковь.
Артель собралась. Спросила дядю Онуфрия, зачем
звал; тот не
отвечал, а молча показал
на Патапа Максимыча.
—
На полуночник [То есть северо-восток. В Заволжье так
зовут стороны света и ветры: сивер — N, полуночник — NO, восток — O, обедник — SO, полдень — S, верховник или летник — SW, закат — W, осенник — NW.], —
отвечал Патап Максимыч.
— Как же, матушка, со всеми простился, —
ответил Петр Степаныч. — И со сродниками, и с приказчиками, и со всеми другими домашними, которы
на ту пору тут прилучились. Всех к себе велел позвать и каждого благословлял, а как кого
зовут, дядюшка подсказывал ему. Чуть не всех он тут впервые увидел… Меня хоть взять — перед Рождеством двадцать седьмой мне пошел, а прадедушку чуть-чуть помню, когда еще он в затвор-от не уходил.
Вдруг староста почувствовал, что веревка ослабла; он окликнул скотницу, но она не
отвечала. Староста поглядел в колодезь и увидел, что баба лежит в воде головой и кверху ногами. Староста стал кричать и
звать народ; но никого не было. Пришел только один конюх. Староста велел ему держать колесо, а сам вытянул веревку, сел
на палку и полез в колодезь.
— Михайлой Бастрюковым люди
зовут, барин! —
отвечал, улыбаясь широкой ласковой улыбкой, матрос и вприпрыжку побежал
на сходню.
— Приехала, Катеринушка, вот уж больше недели, как приехала, —
ответил Пахом. — Гостейку привезла. Купецкая дочка, молоденькая, Дунюшкой
звать. Умница, скромница — описать нельзя, с Варенькой водится больше теперь. Что пошлет Господь, неизвестно, а хочется, слышь, ей
на пути пребывать. Много, слышь, начитана и большую охоту к Божьему делу имеет… Будет и она
на собранье, а потом как Господь совершит.
— Так это хлысты. Фармазонами их еще в народе
зовут, —
ответил Чубалов. — Нет, Бог миловал, никогда
на их проклятых сборищах не бывал. А встречаться встречался и не раз беседовал с ними.
— Как поп крестил — Лизаветой
звал, — вскидывая плутовские глаза
на Василья Борисыча, бойко
отвечала белоручка и захохотала
на всю избу. Другие девушки тоже засмеялись.
— Алейкюм селям, знако́м! — обеими руками принимая руку Смолокурова и слегка приподнимаясь
на нарах,
отвечал Субханкулов. — Как
зовут?
На вопрос, кто они и куда собираются, мужчина
ответил, что он с реки Хора,
зовут его Миону из рода Кимунку, что живет он
на реке Хор и прибыл сюда
на соболевание, но тигры потаскали у него почти всех собак.
Гроссевич бросился к берегу и стал кричать, но
на его
зов отвечали только эхо в прибрежных утесах и волны, с шумом набегавшие
на намывную полосу прибоя.
Но срывание с древа познания добра и зла означает жизненный опыт злой и безбожный, опыт возврата человека к теме небытия, отказ творчески
ответить на Божий
зов, противление самому миротворению.
— Пока
на фабрике, — устало
ответила Александра Михайловна. — Уж не знаю, нужно будет чего другого поискать. Работаешь, а все без толку… Семидалов к себе
зовет, в фальцовщицы. Говорит, всегда даст мне место за то, что ты у него в работе потерял здоровье. Научиться можно в два месяца фальцевать; все-таки больше заработаешь, чем
на пачках.
Но что же-с, полы она подтирала и мне
на мой
зов «Катею» откликалась, а если кто из моих знакомых ее спросит, как ее имя, она всем упорно
отвечает: «Федора».
Над Ермием за это все другие вельможи стали шутить и подсмеиваться; говорили ему: «Верно, ты хочешь, чтобы все сделались нищими и стояли бы нагишом да друг дружке рубашку перешвыривали. Так нельзя в государстве». Он же
отвечал: «Я не говорю про государство, а говорю только про то, как надо жить по учению Христову, которое все вы
зовете божественным». А они
отвечали: «Мало ли что хорошо, да невозможно!» И спорили, а потом начали его выставлять перед царем, как будто он оглупел и не годится
на своем месте.
— Меня
зовут Лоло, — бойко
отвечала девочка, — а его Коко! — указала она
на Бобку. — А вот он, — протянула она руку в сторону Митьки, ставшего неузнаваемым от Юркиного костюма, — его
зовут маркиз Жорж; он наш двоюродный брат-француз и ни слова не понимает по-русски.
Всем, кто приходил меня
звать, я
отвечал, что я болен и пойду за город в горы подышать свежим воздухом и поискать
на болезнь мою целебную траву.
— Здравствуй, Андронушка! Здравствуй! — ласково
отвечал старику седой господин, которого
звали Юрием Денисовичем Волгиным и который был отцом двух черноглазых мальчиков — Сережи и Юрки, рыженького Бобки и белокурой Лидочки, похожей
на ангела. — Ну, веди нас в дом, показывай новое хозяйство. Да прикажи, голубчик, самовар поставить: с дороги и закусить не мешает, и чайку напиться.
Сюда глаз не кажет, в Питер не
зовет, писем и с Егорушкой сколько ему уж написала, ни
на одно хоть бы слово ласковое
ответил: окромя распоряжений по вотчине, ничего не пишет.
— Мне показалось, — заметила та, не
отвечая на вопрос, — что Аврора, — так
звали ее лошадь английской и частью арабской породы, — немного ушиблась…
С другой стороны свистом и гарканьем
отвечали на звук труб, и послушные этому
зову табуны поспешали к речке.